Початкова сторінка

Прадідівська слава

Українські пам’ятки

Змагатимеш до посилення сили, слави, багатства і простору
Української держави

Богдан Хмельницький

?

2009 г. Конторка уходит в небо

Александр Панов

Дата: 03.04.2009

Итак, это все-таки произошло. Музей, вызывавший страстные споры еще до своего открытия (см. газету “Культура” № 10 за этот год), распахнул свои двери. Распахнул абсолютно по-гоголевски, сообразно “миражной интриге”: рядовой посетитель сможет зайти в “Дом Н. В. Гоголя – мемориальный музей и научную библиотеку” (таково официальное название институции) только после 10 апреля, а не в юбилейные дни. Формальной причиной тому – традиционные “Гоголевские чтения”.

Но проходят они на втором, полупустом, этаже здания, а те самые мемориальные комнаты, которые и являются музеем как таковым, гордостью дирекции и дорогой игрушкой правительства (напомним, новорожденный музей родился благодаря 69 миллионам рублей), располагаются на первом.

Так что едва ли бдениям славистов со всего мира помешали бы те почитатели классика, что захотят посетить дом, где Гоголь прожил последние три года жизни и добровольно отошел в лучший мир после сожжения второго тома “Мертвых душ”, после “катастрофы”, как называет произошедшее в ночь с 11 на 12 февраля 1852 года старейший наш гоголевед Юрий Манн. Тем не менее под песнопения вокального хорового ансамбля “Отрада” Свято-Никольского Черноостровского монастыря и конферанс Святослава Бэлзы музей формально открылся.

Однако миражом является не столько открытие, сколько сам музей. В экспозиции нет ни одной подлинной вещи писателя: автографы хранятся в собрании библиотеки, костяная игольница принадлежала матери Николая Васильевича исключительно по легенде, фарфоровая чернильница – из имения дальних родственников Трощинских, а пресловутую пуговицу от жилетки Гоголя никому не показывают. То есть перед нами некий новодельный призрак, изо всех сил старающийся материализоваться во всей красе.

Зато этой красы – хоть отбавляй. Над дизайном мемориальных комнат трудился заслуженный художник России, член МОСХа Леонтий Озерников, предложивший для каждой из них по инсталляции со светопрограммами и стеклянными объектами. Не стану говорить о последнем зале, “Зале воплощений”, не пытающемся имитировать историческую достоверность: тут весь жизненный и творческий путь Гоголя предстает для наглядности в виде каких-то монстров из папье-маше (от самовара старосветских помещиков до Чичикова-упыря), прорастающих, будто болезненные фурункулы, из пестрых фотообоев с живописными видами Малороссии, Петербурга и Италии. Это так, вероятно, понимают жанр “инсталляции” в МОСХе – пусть будет. Куда трагичнее то, что сделано в тех комнатах, где Гоголь жил и умер.

Тут необходимо примечание. Даже два. Во-первых, у наших музейщиков обновление почти всегда ассоциируется с механическим привлечением новых технологий. То есть если ввести в экспозицию динамики, плазменные экраны, управляемую компьютером подсветку, то кажется, что наступил конец традиционной разрухе, которая, как известно, существует-то прежде всего в головах. Отсутствие идеи подменяется хай-теком – сообразно рецептам от иллюстраторов глянцевых журналов. И “Дом Гоголя” ничем тут не отличается от музеев Егорьевска и Сарапула.

Во-вторых, место, где страдал и истязал себя бездомный Гоголь, все-таки обладает определенной аурой. И восстанавливая (вернее, имитируя) “гений места”, следует быть ему верным, стремясь к аскезе хотя бы душевной. Можно лишь всячески приветствовать новые экспозиционные формы, но только когда они этически уместны. Да и когда используют их профессионалы.

Ну а теперь короткая экскурсия по тому, что зовется музеем. Гоголь занимал три правых помещения талызинской усадьбы, которую в то время арендовала чета Толстых, поселивших у себя писателя. Из них и вырос нынешний Музей Гоголя (две мемориальные комнаты открылись в библиотеке еще в 1974 году). Теперь в “прихожей” красуется дорожный сундук с рушником внутри, над которым на стеклянном фоне парят гоголевские персонажи.

Загорается свет, звучит колокольчик, герои будто оживают. Гоголь будто находится в вечном творческом странствии – метафора, достойная средней школы. В гостиной с мебелью красного дерева будто бы из соседнего антикварного салона главный экспонат – камин. Художнику неважно, в камине или в печи сжег Гоголь второй том. Камин мистически мерцает, напоминая о “символической значимости огня” (так написано в экспликации) в творчестве писателя. Апогей многозначительной пошлости – кабинет.

Тут к конторке, за которой работал классик (надо ли упоминать, что и конторка – тоже не его?), приделаны опять-таки стеклянные придатки в форме крыльев, расписанные золотом. Гоголь воспарял, стало быть, в процессе творческого акта. Стеклянная ступенчатая перегородка – “лествица в небо” – закрывает диван, похожий на тот, на котором скончался Николай Васильевич, в “Комнате памяти” – в зале по левую руку от входа – под церковные хоры вспыхивает под стеклом посмертная маска, если нажать на соответствующую кнопку.

Ну и зачем все это? Напыщенно. Вычурно. Банально. Буквально на пустом месте. Хоть место это все еще хранит дух уже полубезумного, но гениального Гоголя, который не заслужил всех этих инсталляционных аттракционов под руководством кандидата педагогических наук г-жи Викуловой, директора “Дома Гоголя”.

Джерело: “Культура”

Адреса оригіналу статті: