Початкова сторінка

Прадідівська слава

Українські пам’ятки

Про справу не говори з тим, з ким можна, а з ким треба

Богдан Хмельницький

?

Флотские батюшки

Российский Черноморский флот нуждался в духовном окормлении. Повеление императора Петра I от 8 апреля 1719 года «на каждом корабле иметь по одному иеромонаху» требовало неукоснительного исполнения. 23 марта 1806 года синодальный указ определил местом пребывания флотских иеромонахов Георгиевский монастырь. Как отмечалось в письме духовного ведомства к императору Александру I, «оный состоит в десяти верстах от Севастополя, в месте, изобилующем источниками хороших вод, виноградниками и фруктовыми садами, и по этим отношениям весьма выгодном для монашества». Надлежало «принять все нужные меры к тому, чтобы в монастырь этот выбираемы были монашествующие, отличающиеся нравственным поведением; и чтобы отстранены были всякие поводы к невыгодным отзывам на монашествующих того монастыря», – подчеркнуто в указе. В свое время Петр Великий велел иеромонахов для флота «брать из Александро-Невского монастыря». Таким образом, Балаклавский Георгиевский монастырь стал очевидным преемником флотских духовных традиций, заложенных в великой Петербургской лавре. И граф де Сегюр был абсолютно прав, говоря Екатерине II: «Основанием Севастополя Вы довершили на Юге то, что Петр начал на Севере».

В монастыре по утвержденному штату положено было находиться настоятелю – игумену или архимандриту. В 1808 году по именному указу архимандриту производили жалованье игуменское по 200 рублей. К настоятелю и пяти монашествующим надлежало приписать тринадцать иеромонахов черноморского флота. Все находились на казенном содержании.

Окормлять корабельные команды, находящиеся в море, – дело трудное и опасное. Паства, ежедневно противостоящая один на один стихии и привыкшая к пограничной ситуации жизни и смерти, напрочь лишена какой бы то ни было сентиментальности. Вера от этого не только укрепляется, она становится строже. Оказаться подстать таким духовным чадам чрезвычайно сложно. Судя по документам, балаклавские иеромонахи достойно несли возложенное на них послушание. На кораблях их уважали и ждали.

Бывали и случаи, когда моряки, являвшие своим поведением целомудрие и сдержанность во всем, уходили в монастырь. Как, например, архимандрит Тихон (Богуславец, 1859-1950). После окончания морской военной службы он поступил в Инкерманский Климентовский монастырь, а через некоторое время его перевели игуменом в Балаклавский Георгиевский. Отец Тихон являлся духовным сыном оптинского старца Амвросия. В конце жизни своей, когда Крымскую кафедру возглавил святитель Лука (Войно-Ясенецкий), старец был его духовником.

С начала XIX века установилась трогательная традиция. Проплывая мимо монастыря, моряки отдавали ему честь пушечными выстрелами. А насельники под колокольный звон благословляли их иконами.

Перед настоятелями обители все время возникала проблема, где набрать требуемое количество флотских иноков на корабли, число которых постоянно возрастало. Ситуация не изменилась и в 1830-е годы при настоятеле Агафангеле. Из письма к нему начальника штаба Черноморского флота контр-адмирала М.П. Лазарева от 18 декабря 1832 года узнаем, что, получив его отношение «о недостатках иеромонахов для укомплектования некоторых кораблей и фрегатов, к отправлению в море изготовляемых», он ходатайствовал перед епископом Гавриилом (Розановым) о прикомандировании восьми священнослужителей из разных епархий к Георгиевскому монастырю. С 1831 по 1834 год общими усилиями флотского и духовного руководства удалось пополнить монастырскую братию восемью иеромонахами и четырьмя вдовыми священниками.

В декабре 1834 года настоятель митрополит Агафангел «на основании духовного регламента о житии в монастырях священнослужителей» разработал уставные дополнения:

«По 18 пункту. Монахи и в монастыре пребывающие священнослужители не должны быть праздны.

По 19 пункту. Они не должны иметь прислуги, кроме старых.

По 20 пункту. Не позволять никому из братии звать к себе в гости.

По 21 пункту. Да и сами они не должны ходить в гости без благословения настоятеля, а в отсутствие его – благочинного. Особо строго запрещается ходить в мирские дома.

По 22 пункту. Вещей монастырских, как съестных, так и питейных и прочих, не продавать.

По 23 пункту. Пищи, от трапезы оставшейся, да не берут никогда, кроме кваса.

По 25 пункту. Пища, питание и одеяние да будут всем всегда равно.

По 26 пункту. Никому в монастыре чужих денег и пожитков не держать, кроме книг.

По 34 пункту. Жен в келию не пускать, разве гостиной келии, кому оное положено».

В 1839 году Георгиевской обители был положен «добавочный штат 12-ти человек, для укреплениев, строящихся на Восточном берегу Черного моря». В следующем году семь иеромонахов начали там свою нелегкую духовную службу.

Балаклавские священнослужители принимали участие в русско-турецкой войне 1828- 1829 годов и в Босфорской экспедиции 1833 года. 30 апреля 1830 года командующий флотом адмирал А.С. Грейг получил предписание о посылке крейсеров для охраны побережья Кавказа от иностранной контрабанды. Суда Черноморского флота стали нести круглогодичное боевое дежурство у Кавказских берегов, одновременно высаживая десанты на побережье. Во время этих операций и в боевых дежурствах иеромонахи монастыря исполняли пастырские обязанности. Причем рисковать им приходилось ежечасно. Случалось, оказывались и плененными, как, например, иеромонах Самуил. В Великий пост 1837 года он попал в плен к черкесам, когда ездил на требы в укрепления Бомборы и Пицунда. Позже какой-то турок выменял священника на кусок материи, после чего решил «выручить» за отца Самуила 700 целковых от российской стороны. Об этой истории упоминает А.Н. Демидов в книге «Путешествие в южную Россию и Крым… совершенное в 1837 году»: «Во время нашего посещения монахи были не все в монастыре: пятеро из них находились на флоте, а один находился в плену у черкесов, и монастырь собирал мало-помалу и с большим трудом 8 000 рублей, нужных для выкупа его».

Хозяйство Балаклавского монастыря было (и, заметим, остается) очень хлопотным. Все, приезжающие сюда летом, восхищаются «картиной спокойствия и тишины» в теплые благодатные дни. В остальное же время года стихия по большей части враждебна обители. Потому всяких благоустроительных работ здесь хватает ненадолго. Настоятель Агафангел справедливо сетовал в одном из писем:

«С вступлением моим в 1825 году в монастырь сей в звание настоятеля застал я в нем келии монастырские, или, лучше сказать, лачуги, полуразрушенные; морской берег, на котором стоит монастырь, обвалившимся и угрожающим опасностию монастырю; не было в нем ни ограды, ни врат, и одна только небольшая каменная церковь и ветхие настоятельские келии составляли все здание и украшение монастыря».

Владыка, не покладая рук, созидал благополучие обители, но и в 1833 году, как отмечал Гермоген (Добронравин), епископ Таврический и Симферопольский, монастырь отличался бедностью, а «его храмы, братские келии, гостиница, службы… требовали значительного ремонта». Не случайно главнокомандующий Черноморским флотом адмирал М.П. Лазарев писал командиру Севастопольского порта вице-адмиралу А.П. Авинову в 1835 году:

«Каждому из находящихся здесь (в Севастополе) господ генералов, штаб и обер-офицеров Черноморского ведомства, без сомнения, известно, в сколь бедном положении находится с давнего времени около Севастопольского порта монастырь во имя святого Георгия.

Так как обитель сия, по случаю постоянного употребления иноков на службу по судам флота Черноморского, сделала б более сану, принадлежащего сему последнему, а потому, по известнейшему мне чувству глубокого благоволения в особенности мореходцев к сим святым местам, я прошу Ваше превосходительство пригласить… всех находящихся здесь господ генералов, штаб и обер-офицеров Черноморского ведомства в пожертвование из жалования их в течение двух лет хоть по одной копейки с рубля на улучшение и украшение означенного монастыря. Объявив притом совершенную уверенность мою, что каждый истинный христианин примет живейшее участие в этом незначительном, но богоугодном приношении, которое, конечно, еще будет увеличено единовременным добровольным сверх того пожертвованием».

Кстати, Лазарев построил на территории обители двухэтажный дом, где любил отдыхать. Руины его дачи сохранились до сих пор.