«И положили основание обители…»
«Время основания монастыря неизвестно», – сказано в «Путеводителе по Севастополю» Афанасьева. И далее можно прочесть: «Предание глубокой древности указывает здесь храм Дианы, в котором жрицею была Ифигения, дочь царя Агамемнона». О том, что события популярного мифологического сюжета «Ифигения в Тавриде» разворачивались именно на территории обители, упоминают книги и светские, и церковные. «Немеющим от удивления» паломникам еще обязательно рассказывают об установленном на этом месте за 1700 лет до Рождества Христова царицей амазонской жертвенника в честь Марса и Дианы.
Святой Андрей Первозванный побывал с апостольской миссией в северных и южных областях Причерноморья. Он проповедовал христианство и в самом северном из своих уделов – Херсонесе Таврическом. Ступал ли великий подвижник истинной веры по земле Георгиевской обители, свидетельств нет. Впрочем, всех здесь молящихся не покидает ощущение очевидной сопричастности первого ученика Иисусова этому благословенному месту.
В 1862 году архимандрит Никон в книге «Балаклавский Георгиевский первоклассный монастырь» впервые привел вот уже полтора столетия широко цитируемое «предание»:
«Римские греки, имея коммерческий промысел, во время плавания по Черному морю, быв застигнуты страшною бурею и гонимы волнами к отторженным от гряды гор чудовищным камням, видя свою неизбежную погибель, вопияли об избавлении к великомученику Георгию, и он, услышав вопль их сердечный, явился им на большом камне, отстоящем от берега в десяти саженях, и буря в тот же час утихла.
Греки, погибавшие (во время бури у мыса Фиолент), быв спасены от погибели покровительством великомученика, взяли икону с камня и в знак благодарности близ того самого места, где погибали, устроили в скале (где ныне Георгиевская церковь) с благословения, вероятно, скифского епископа Ветрания, зависевшего от патриарха, (около 891 года) пещерную церковь и поставили чудотворную икону; более других набожные стали жить при храме постоянно и положили основание обители. Чудотворная икона находилась в обители до 1779 года, а в этом году митрополит Игнатий Готфенский и Кефайский, имевший кафедру дотоле в Бахчисарае, при церкви Успения Божией Матери, по именному указу, данному Святейшему Синоду 14 марта, переведен в Азовскую губернию, со всем штатом духовенства и с значительным числом греков обоего пола. При этом переселении митрополит, по убеждению греков, знавших о чудотворной силе иконы великомученика Георгия, взял ее с собою».
К сожалению, это легенда, да еще, как пишет настоятель, «гласимая из рода в род», не имеет ни одного упоминания как в древних письменных источниках, так и в ранней литературе, посвященной Крыму. Дату – около 891 года, якобы найденную автором в труде «История Российской иерархии, собранная епископом бывшим Пензенским и Саратовским Амвросием, а ныне вновь пересмотренная и исправленная и умноженная» (Киев, 1827), удалось обнаружить лишь в «Прибавлениях к “Истории…” О древних греческих епархиях, в пределах нынешней России находившихся», причем, в совершенно другом контексте. А именно:
«В росписи епархий Греческих, учиненной при императоре Льве Премудром около 891 года, Скифская сия епархия между самовластными, или независимыми ни от кого, кроме патриарха, поставлена степенью второю, по списку Беверегиеву. Может быть, там пребывал и первый митрополит, или епископ, около 861 года посланный к русским, о коем повествует Константин Багрянородный, Кедрин, Зонара и Глика» (Т. 1, ч. 1. С. 479).
Теперь становится понятно, откуда архимандрит Никон почерпнул дату основания монастыря и «факт» благословения его скифским епископом Ветранием. Кстати, последнее тоже представляется маловероятным, ибо правящим архиереем в тех землях был епископ Херсонский, подчиненный Константинопольскому Патриарху, в указанное время – святому Стефану.
Когда игумен Никандр, руководствуясь легендой архимандрита Никона, инициировал празднование 1000-летия вверенной ему обители, епископ Таврический и Симферопольский Мартиниан (Муратовский) резонно постановил:
«За отсутствием научных обоснований относить начало Георгиевского Балаклавского монастыря к 891 году, мною не будет испрашиваться благословения Святейшего Синода на празднование тысячелетнего существования оного монастыря, и потому не будет составлено особенной программы для этого торжества, а будет только совершено архиерейское служение с крестным вокруг алтаря обители ходом по случаю храмового праздника Воздвижения Креста Господня в верхней кладбищенской церкви».
Что же касается распространенного утверждения, будто Готфейский и Кефайский митрополит Игнатий, покидая Крым в 1778 году, вывез в Мариуполь среди прочего и главную святыню монастыря – чудотворную икону великомученика Георгия Победоносца, будто бы обретенную греческими мореплавателями в 891 году, то и здесь необходимо внести ясность. Данный «факт» правдив только отчасти: владыка действительно забрал Георгиевскую икону, однако принадлежала ли она обители?
В рукописном сборнике архиепископа Гавриила (Розанова) из библиотеки Одесского Общества истории и древностей даны собранные владыкой в 1836 году точные и подробнейшие сведения о всех греческих церквях в Азовском крае, прихожане которых переселились из Крыма. О монастырской иконе святого Георгия там нет ни слова. Первое упоминание о вывозе ее митрополитом Игнатием находим в «Статистическом обозрении города Севастополя за 1839 год», опубликованном в «Журнале Министерства внутренних дел» (1840. № 8. С. 270).
Выдающийся знаток крымской истории А.Л. Бертье-Делагард убедительно доказал, что икона, о которой идет речь, являлась домовой владыки Игнатия, особенно почитавшего великомученика Георгия как покровителя рода Гозадиновых, из которого он происходил. Мощи святого хранились в ковчежце в семье брата митрополита. После смерти владыки икона была поставлена над его могилой. То есть образ святого Георгия являлся собственностью митрополита Игнатия.
Долгое время икона находилась в мариупольском Харлампиевском соборе и никогда не считалась явленной в Георгиевском монастыре. Все же игумен Никандр попытался «вернуть» ее, но за отсутствием каких-либо убедительных аргументов Святейший Синод просьбу настоятеля не удовлетворил. Правда, образ перенесли из Мариуполя в Балаклавскую обитель, но только на время празднования ее 1000-летия. После Октябрьской революции об иконе почти полвека не было ничего известно. И лишь в начале 1960-х годов ее обрели в чулане Мариупольского краеведческого музея. Оттуда деревянный резной образ великомученика Георгия Победоносца (византийской работы XI-XII столетий) был перенесен в Национальный художественный музей Украины и после реставрации размещен в его постоянной экспозиции. Копия в подлинный размер ныне находится в Балаклавском Георгиевском монастыре.
Необходимо упомянуть и о других версиях основания обители.
Образованный морской офицер В. Броневский в путевых очерках «Обозрение Южного берега Тавриды в 1815 году» отметил: «Древняя церковь, посвященная святому Георгию, находящаяся во впадине горы, существует около 1000 лет и есть первый христианский храм, построенный греками в Крыму. В сем печальном уединении показывают одно дерево, на котором явился чудотворный образ святого Георгия». Описания самой иконы нет не только у Броневского, но и у всех без исключения посетителей монастыря. Видимо, к тому время она была утрачена. Сохранилась лишь память о месте ее обретения.
Ответ, данный в сентябре 1839 году «маститым архиереем», человеком «святой жизни», настоятелем митрополитом Агафангелом на запрос Херсонской духовной консистории по поводу времени основания обители гласит: «Когда именно учрежден Балаклавский Георгиевский монастырь по делам, состоящим в оном только с 1794 года, о том никаких сведений не имеется, потому что сей монастырь существует от времени владения генуэзцами Херсонесом Таврическим». То есть приблизительно с 1350 года, когда император Византии Андроник передал Херсонес во владение генуэзцам. Предположение владыки совпадает с точкой зрения его предшественника митрополита Хрисанфа, считавшего, что старые монастырские постройки датируются «еще временем татар» – после XIII века.
А.Л. Бертье-Делагард вышеприведенное соображение считал «наиболее достоверным». Он писал, что Херсонес, как пограничный город, окружен был варварами «с неизбежно разбойничьими наклонностями». При таких условиях трудно «устраивать загородные монастыри, из которых нелегко успеть вовремя бежать в город, а главное, унести и спрятать церковную святыню, утварь и имущество». Потому в ближайших окрестностях переполненного церквами Херсонеса не имеется признаков древних монастырей,
«стало быть, маловероятно существование нашего монастыря, пока был цел город. Когда Херсонес стал хиреть, население его брело врозь, стены обвалились, а над всем Крымом простерлось, почти со стихийной силой, владычество татар… тогда только становится вероятным возникновение вне городских стен монастырей, видевших свою защиту и охрану не в прочных стенах и мужестве защитников, а в убожестве и смирении… Вот в такую пору, вероятно, и возник наш монастырь, так ловко приютившийся под скалою, что его ниоткуда не приметно, да если бы и увидели случайно, то нашли бы в нем такую бедность, которую и трогать не стоило». Ученый исследователь предполагал, что монастырь основался, всего вероятнее, «усердием кого-либо из последних живших в городе иерархов Херсонесской епархии или жителей Херсонеса, но во всяком случае под влиянием его обычаев и порядков».
В работе Милнера «Крым, его древняя и современная история», опубликованной в 1855 году, читаем: «Монастырь был основан в X веке, когда несколько греческих монахов, отказавшись присоединиться к ереси Фотия, удалились в эти места». Видимо, английский путешественник приводит соображение настоятеля архимандрита Геронтия.
Севастопольский краевед В. Шавшин приводит версию, согласно которой появление монахов в районе мыса Фиолент связано с захватом в 1475 году турками княжества Феодоро и его форпоста – Каламиты, а также всех генуэзских крепостей, в том числе Чембало в Балаклавы. После того как в крепости Каламита разместился турецкий гарнизон, монахи из расположенной рядом пещерной Инкерманской Климентовской киновии были вынуждены уйти в уединенное и относительно безопасное место, которым оказалась скала поблизости от Фиолента.